[ Полилог ]: задание "Полилог"

Андрей Аствацатуров "Не кормите и не трогайте пеликанов"

– Как тебе удалось деньги из него выцарапать? – спросил Погребняк.
На худом, покрытом морщинами лице Лёни Гвоздева заиграла довольная ухмылка, татарские глаза весело сузились.
– Проще пареной репы…
Мы втроем сидели в ресторане на Васильевском и отмечали нашу первую зарплату. Сделали заказ и теперь ждали, когда принесут салат и водку.
– Вы оба, – Гвоздев для пущего эффекта зажег сигарету, – просто не знаете, как с такими красавцами разговаривают творческие люди. Слушайте!
– Давай, Лёня, рассказывай, – поторопил философ-постмодернист. – Творческий ты наш…
– Короче, – начал Гвоздев. – Явился я в приемную. Там, короче, секретарша Зоя. Она мне, кстати, сразу понравилась. Сиськи – во!
Гвоздев показал руками.
– Во-первых, – остановил я его, – не надо такие вещи на себе показывать. А во-вторых, давай не про сиськи, это неинтересно.»

«– Почему? – воодушевился вдруг Погребняк. – Мне, например, очень интересно.
Гвоздев затянулся сигаретой.
– Короче, – снова начал он. – Прихожу я. Представился в приемной, что, мол, я к Геннадию Палычу, так, мол, и так, зовут – Леонид Гвоздев, художник, член-многочлен творческих союзов, лауреат премий. “Вас пригласят”, – говорит эта Зоя. Посидел-подождал, Зою поразглядывал. “Какие, говорю, у вас, Зоя… ну, эти… в смысле… планы на вечер?” Но тут меня вызвали. Захожу, короче, в кабинет Геннадий Палыча, а там, мужики… охренеть! Дубовый стол, огромный такой, размером с теннисный, резные кресла, старинный паркет, да еще ковер на полу. Короче, бабла потрачено – караул…
– Да мы знаем, Гвоздев, – сказал я устало. – Бывали. Ты давай лучше дело говори…
Гвоздев потушил сигарету.
Явилась официантка с салатами на подносе и графином водки.
– О! – обрадовался Гвоздев. – Очень кстати, девушка.
Он разлил водку.
– За вас, мужики!
Мы выпили.

Лев Толстой "Война и мир"

 – Когда я имел счастье видеть в последний раз блаженной и печальной памяти герцога Энгиенского, – начал виконт с изящной грустью в голосе, оглядывая слушателей, – он в самых лестных выражениях говорил о красоте и гениальности великой Жорж. Кто не знает этой гениальной и прелестной женщины? Я выразил свое удивление, каким образом герцог мог узнать ее, не быв в Париже эти последние годы. Герцог улыбнулся и сказал мне, что Париж не так далек от Мангейма, как это кажется. Я ужаснулся и высказал его высочеству свой страх при мысли о посещении им Парижа. "Сударь, – сказал я, – бог знает, не окружены ли мы здесь изменниками и предателями и не будет ли ваше присутствие в Париже, как бы тайно оно ни было, известно Буонапарте?" Но герцог только улыбнулся на мои слова с рыцарством и отважностью, составляющими отличительную черту его фамилии.
 – Дом Конде – ветка лавра, привитая к дереву Бурбонов, как говорил недавно Питт, – сказал монотонно князь Василий, как будто он диктовал какому-то невидимому писцу.
 –  Господин Питт очень хорошо выразился, –  лаконически прибавил его сын Ипполит, решительно поворачиваясь на кресле туловищем в одну, а ногами в противоположную сторону, торопливо поймав лорнетку и устремив сквозь нее свой взгляд на родителя.
 –  Одним словом, –  продолжал виконт, обращаясь преимущественно к красавице княжне, которая не спускала с него глаз, –  я должен был оставить Этенгейм и узнал уже потом, что герцог, увлеченный своею отвагой, ездил в Париж, делал честь мадемуазель Жорж не только восхищаться ею, но и посещать ее.
–  Но у него была сердечная привязанность к принцессе Шарлотте де Роган Рошфор, –  горячо перебила Анна Павловна. –  Говорили, что он тайно был женат на ней, –  сказала она, видимо, испуганная будущим содержанием рассказа, который ей казался слишком вольным в присутствии молодой девушки.
–  Одна привязанность не мешает другой, –  продолжал виконт, тонко улыбаясь и не замечая опасений Анны Павловны. –  Но дело в том, что мадемуазель Жорж прежде своего сближения с герцогом пользовалась сближением с другим человеком.
Он помолчал.
–  Человека этого звали Буонапарте, –  произнес он, с улыбкой оглянув слушателей.
Анна Павловна, в свою очередь, оглянулась беспокойно, видя, что рассказ делается опаснее и опаснее.
–  Так вот, –  продолжал виконт, –  новый султан из "Тысячи и одной ночи" не пренебрегал частенько проводить свои вечера у самой красивой, самой приятной женщины во Франции. И мадемуазель Жорж, –  он помолчал, пожав выразительно плечами, –  должна была превратить необходимость в добродетель. Счастливец Буонапарте приезжал обыкновенно по вечерам, не назначая своих дней.
–  Ах! Я предвижу, и мне становится жутко, –  пожимая полными и гибкими плечиками, сказала маленькая хорошенькая княгиня.
Пожилая дама, сидевшая весь вечер подле тетушки, перешла к кружку рассказчика, покачав головою и улыбнувшись значительно и грустно.
–  Это ужасно, не правда ли? –  сказала она, хотя, очевидно, и не слыхала начала истории. На неуместность ее замечания и на нее саму никто не обратил внимания.
Князь Ипполит объявил быстро и громко:
–  Жорж в роли Клитемнестры удивительна!
Анна Павловна молчала и находилась в беспокойстве, не решив еще окончательно в своем уме, прилично или неприлично было то, что рассказывал виконт. С одной стороны –  вечерние посещения актрис, с другой стороны –  ежели уж виконт де Мортемар, родственник Монморанси через Роганов, лучший представитель Сен-Жерменского предместья, в гостиной будет говорить неприлично?сти, то кто же, наконец, знает, что прилично и неприлично?
–  В один вечер, –  продолжал виконт, оглядывая слушателей и оживляясь, –  Клитемнестра эта, прельстив весь театр своею удивительною передачей Расина, возвратилась домой и думала отдохнуть от усталости и волнения. Она не ждала султана.
Анна Павловна вздрогнула при слове "султан". Княжна опустила глаза и перестала улыбаться.
–  Как вдруг служанка доложила, что бывший виконт Рокрой желает видеть великую актрису. Рокрой –  так называл себя герцог. Он был принят, –  прибавил виконт и, помолчав несколько секунд, чтобы дать понять, что он не все рассказывает, что знает, продолжал: –  Стол блестел хрусталем, эмалью, серебром и фарфором. Стояли два прибора, время летело незаметно, и наслаждение...
Неожиданно в этом месте рассказа князь Ипполит произвел странный громкий звук, который одни приняли за кашель, другие за сморканье, мычанье или смех, и стал торопливо ловить упущенный лорнет. Рассказчик удивленно остановился. Анна Павловна испуганно перебила описание наслаждений, которые с таким вкусом описывал виконт.
–  Не томите нас, виконт, –  сказала она.
Виконт улыбнулся.
–  Наслаждение превращало часы в минуты, как вдруг послышался звонок, и испуганная горничная, дрожа, прибежала объ?явить, что звонит страшный бонапартовский мамелюк и что ужасный господин его уже стоит у подъезда...
–  Прелестно, –  прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть истории мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, хотел продолжать, когда в гостиную вошло новое лицо и произвело необходимую остановку.